Нежная пунктуация

Меня баснословно радуют две типографические конвенции.

Первая из них – это пробелы перед знаками препинания во французском. Они не ставятся перед точками и запятыми, что правильно, но ставятся перед вопросительными и восклицательными знаками:

– C’est donc pour cela, se disait-elle, qu’il a la figure si épanouie quand il va la voir, et qu’il met son gilet neuf, au risque de l’abîmer à la pluie ? Ah ! cette femme ! cette femme !…

а также перед двоеточиями и точкой с запятой, что красиво:

Le Proviseur nous fit signe de nous rasseoir ; puis, se tournant vers le maître d’études :– Monsieur Roger, lui dit-il à demi-voix, voici un élève que je vous recommande, il entre en cinquième.

Вторая условность, которая доставляет эстетическое наслаждение – это испанские тире, обнимающие обособления, примыкая к ним по бокам.

La experiencia del oro perdido de Minas Gerais –«oro blanco, oro negro, oro podrido», escribió el poeta Manuel Bandeira– no ha servido, como se ve, para nada: Brasil continúa despojándose gratis de sus fuentes naturales de desarrollo.

Сразу становится за них тепло и приятно.

Castellano versus paraguayo

Буду собирать тут слова, которые в Парагвае отличаются от стандартного кастильского наречия. Как ни странно, в этом списке много слов, которые употребляются каждый день.

Русский -> кастильский -> парагвайский испанский

машина: el coche — el auto(móvil)
и поэтому
мобильник: el (teléfono) móvil — el celular

деньги: el dinero — la plata
городской автобус: un autobús — un colectivo
персик: un melocotón — un durazno
папайя: la papaya — el mamón
картошка: papas — patatas
клубника: fresa — frutilla
кукуруза: el maíz — el choclo

Тортильи и всяческие кулинарные изделия из них называются rapiditas; возможно, это название прижилось из-за соответствующей торговой марки.

В Парагвае часто обращаются на Usted, в Аргентине всё больше vos, и глаголы склоняются соответственно.

Ещё несколько слов из дополнительного источника:
manejar – conducir
nafta – gasolina
nomás – nada más

Отдельное спасибо за помощь и информацию Игорю Проценко, в том числе:
Protsenko, Igor (2018) Situación lingüística del Paraguay. Paraguayismos en la novela El invierno de Gunter de Juan Manuel Marcos. UniNorte: Aunción-Kyiv

Barça

Internationally, Barcelona’s name is wrongly abbreviated to Barça. However, this name refers only to FC Barcelona, the football club. The common abbreviated form used by locals is Barna. (w)

В международной среде название Барселоны часто сокращают до “Барсы”. Местные, однако, так называют только футбольный клуб, а город сокращённо называют “Барна”.

Успаться

Забавно, что французы о долгом сне или валянии в постели говорят “наспать толстое утро” (faire la grasse matinée)
голландцы – “просыпают в дне дырку” (gat in de dag slapen)
а испанцы просто “приклеились к простыне” ( pegársele (a alguien) las sábanas )

В английском есть sleep around the clock, но это просто долгий сон, а не утром проспать.

Весь Маркес в одном предложении

Если кто-то учит испанский и ищет, чего бы в этой связи почитать, забудьте о Маркесе. Маркес не хочет, чтобы вы знали испанский. Я вообще не знаю, во что превратились наши с ним отношения после этого предложения (888 слов, если кому интересно):
“Se sentía tan seguro con el amparo del general Rodrigo de Aguilar y la asistencia de Patricio Aragonés, que empezó a descuidar sus presagios de conservación y se fue haciendo cada vez más visible, se atrevió a pasear por la ciudad con sólo un edecán en un carricoche sin insignias contemplando por entre los visillos la catedral arrogante de piedra dorada que él había declarado por decreto la más bella del mundo, atisbaba las mansiones antiguas de calicanto con portales de tiempos dormidos y girasoles vueltos hacia el mar, las calles adoquinadas con olor de pabilo del barrio de los virreyes, las señoritas lívidas que hacían encaje de bolillo con una decencia ineluctable entre los tiestos de claveles y los colgajos de trinitarias de la luz de los balcones, el convento ajedrezado de las vizcaínas con el mismo ejercicio de clavicordio a las tres de la tarde con que habían celebrado el primer paso del cometa, atravesó el laberinto babélico de l comercio, su música mortífera, los lábaros de billetes de lotería, los carritos de guarapo, los sartales de huevos de iguana, los baratillos de los turcos descoloridos por el sol, el lienzo pavoroso de la mujer que se había convertido en alacrán por desobedecer a sus padres, el callejón de miseria de las mujeres sin hombres que salían desnudas al atardecer a comprar corbinas azules y pargos rosados y a mentarse la madre con las verduleras mientras se les secaba la ropa en los balcones de maderas bordadas, sintió el viento de mariscos podridos, la luz cotidiana de los pelícanos a la vuelta de la esquina, el desorden de colores de las barracas de los negros en los promontorios de la bahía, y de pronto, ahí está, el puerto, ay, el puerto, el muelle de tablones de esponja, el viejo acorazado de los infantes más largo y más sombrío que la verdad, la estibadora negra que se apartó demasiado tarde para dar paso al cochecito despavorido y se sintió tocada de muerte por la visión del anciano crepuscular que contemplaba el puerto con la mirada más triste del mundo, es él, exclamó asustada, que viva el macho, gritó, que viva, gritaban los hombres, las mujeres, los niños que salían corriendo de las cantinas y las fondas de chinos, que viva, gritaban los que trabaron las patas de los caballos y bloquearon el coche para estrechar la mano del poder, una maniobra tan certera e imprevista que él apenas tuvo tiempo de apartar el brazo armado del edecán reprendiéndolo con voz tensa, no sea pendejo, teniente, déjelos que me quieran, tan exaltado con aquel arrebato de amor y con otros semejantes de los días siguientes que al general Rodrigo de Aguilar le costó trabajo quitarle la idea de pasearse en una carroza descubierta para que puedan verme de cuerpo entero los patriotas de la patria, qué carajo, pues él ni siquiera sospechaba que el asalto del puerto había sido espontáneo pero que los siguientes fueron organizados por sus propios servicios de seguridad para complacerlo sin riesgos, tan engolosinado con los aires de amor de las vísperas de su otoño que se atrevió a salir de la ciudad después de muchos años, volvió a poner en marcha el viejo tren pintado con los colores de la bandera que se trepaba gateando por las cornisas de su vasto reino de pesadumbre, abriéndose paso por entre ramazones de orquídeas y balsaminas amazónicas, alborotando micos, aves del paraíso, leopardos dormidos sobre los rieles, hasta los pueblos glaciales y desiertos de su páramo natal en cuyas estaciones lo esperaban con bandas de músicas lúgubres, le tocaban campanas de muerto, le mostraban letreros de bienvenida al patricio sin nombre que está sentado a la diestra de la Santísima Trinidad, le reclutaban indios deshalagados de las veredas que bajaban a conocer el poder oculto en la penumbra fúnebre del vagón presidencial, y los que conseguían acercarse no veían nada más que los ojos atónitos detrás de los cristales polvorientos, veían los labios trémulos, la palma de una mano sin origen que saludaba desde el limbo de la gloria, mientras alguien de la escolta trataba de apartarlo de la ventana, tenga cuidado, general, la patria lo necesita, pero él replicaba entre sueños no te preocupes, coronel, esta gente me quiere, lo mismo en el tren de los páramos que en el buque fluvial de rueda de madera que iba dejando un rastro de valses de pianola por entre la fragancia dulce de gardenias y salamandras podridas de los afluentes ecuatoriales, eludiendo carcachas de dragones prehistóricos, islas providenciales donde se echaban a parir las sirenas, atardeceres de desastres de inmensas ciudades desaparecidas, hasta los caseríos ardientes y desolados cuyo s habitantes se asomaban a la orilla para ver el buque de madera pintado con los colores de la patria y apenas si alcanzaban a distinguir una mano de nadie con un guante de raso que saludaba desde la ventana del camarote presidencial, pero él veía los grupos de la orilla que agitaban hojas de malanga a falta de banderas, veía los que se echaban al agua con una danta viva, un ñame gigantesco como una pata de elefante, un huacal de gallinas de monte para la olla del sancocho presidencial, y suspiraba conmovido en la penumbra eclesiástica del camarote, mírelos cómo vienen, capitán, mire cómo me quieren. “

Испанские ток-шоу

Talk show redefined by Radio Televisión Española.
Восемь! Восемь женщин, Карлос! Говорят одновременно! На протяжении всей программы! При этом ни одна из них не слушает других, потому что у человека, который пытался слушать их всех, только что взорвалась голова. Каков вообще смысл таких передач, если из них невозможно ни бита информации вынести?

Альтернативная логика

Интересно смотреть, как логика других языков отличается от нашей.

Как английский оперирует понятиями town/city, французский делит реки на rivière и fleuve. Fleuve впадает в море или океан. Ривьеры впадают в другие реки (причём не обязательно именно во fleuve, можно и в другую rivière).

А ещё у всех есть lauki/countryside/campagne, а в русском слово “село” имеет абсолютно ту же коннотацию только в сочетании “на селе”, поэтому приходится говорить “сельская местность”.

В малайском есть слова вроде [nannal] и [nammal]. Это “мы без тебя” и “мы с тобой”. Удобно!

Во многих языках глаголы с маркером достоверности можно использовать только тогда, когда событие уже свершилось и ты сам это видел своими глазами. Альтернативами будет указание на то, что “мы туда пойдём, но это ещё не точно” (кто мы вообще такие, чтобы загадывать, на всё же воля Аллаха), или же “вроде бы их дом СГОРЕЛ, но я сам не видел, а слышал от Пети”. Причём все эти модальности выражаются формой глагола.

Наши гриб и грибок в английском не имеют ничего общего между собой: mushroom vs fungus.

Для суахили принципиально важно: тётя — это сестра отца (shangazi) или матери? И если матери, то младшая (mama mdogo) или старшая (mama mkubwa)? То же с дядей (mjomba, baba mdogo, baba mkubwa). Но это ещё фигня. Сейчас в суахили брат = kaka, а раньше это слово обозначало именно “старшего брата”. Значит, было отдельное слово для младшего. Наверняка и для сестёр. То есть, нельзя назвать человека, пока не определишь его относительно родственников! А в кечуа есть разница, говорим мы о Маше как о дочери своего отца (čuri) или же относительно её матери (wawa). На ПостНауке ещё читала интересное: “Более того, можно при этом не различать пол ребенка. Так что встречаются языки, где нужно говорить не «сестра» или «брат», а «старший / младший ребенок тех же родителей»”.

У японцев “аой” больше не обозначает все оттенки синего и зелёного. Они стали использовать для зелёного “мидори”. Заразы. Какой был хороший пример:)

В языке кечуа проблемы с абстрактными понятиями. Чем сказать “развязалась война” они скорее скажут “на нас напал враг”. Или там “высокие идеалы” надо переводить как “этот человек прекрасен своими поступками”.

Я уже писала о том, как американцы различают торнадо (сухой, образуется над сушей) и hurricane (с водой, приходит с океана). И о том, как в суахили сутки начинаются в шесть утра, с восходом солнца. Ну и morena/rubia (тёмненькая/светленькая) у испанцев тоже всем известны. Просто это всё очень в тему.

Что-то меня понесло. Это всё виноват Yauheni Liauchuk, ибо он затронул тему о языке и сбежал на работу, прослушав только вступление к очень важной и интересной лекции! Мне надо было выговориться 😀

Кто во что горазд

Die Hard

= Крепкий орешек

= Piège de cristal (Хрустальная ловушка, фр/ит)

= Jungla de cristal (Хрустальные джунгли, исп)

= Stirb langsam (Умри медленно, нем.)

= Visa hing (Упорная душа?, эст.)

= Smrtonosná past (Смертельная ловушка?, чш.)