Я просто извелась, когда узнала, что раковины, в которые дудят, называются pututu . Потом, правда, подостыла, когда оказалось, что это слово на кечуа означает просто раковину. Морского моллюска. Lobatus galeatus, если быть точным.
Ужасно жалко, когда инструмент называется вот так прозаически, а не потому что ПУ-ТУ-ТУ-ТУУУ! :))
Мы тут тёрли в утреннем чатике, дайте-ка я всем расскажу. В некоторых языках есть удобный инструмент – отдельные местоимения для «мы вместе с тобой» и «мы без тебя». Например, если маори идут на рыбалку mātou, то они сами пойдут, а тебя не возьмут, дорогой читатель, а если tātou, то бери снасти и ты.
В кечуа тоже есть такие местоимения – эксклюзивное по отношению к слушателю ñuqayku и инклюзивное ñuqanchik.
Когда в Перу по телеку запустили первую программу на диалекте кечуа, они назвали её Ñuqanchik – отличный способ одновременно воззвать к своим, отодвинуть чужих и подчеркнуть самобытность языка в отличие от испанского, где для «мы» есть только nosotros, и потом уже надо уточнять, contigo или sin ti.
Интересно смотреть, как логика других языков отличается от нашей.
Как английский оперирует понятиями town/city, французский делит реки на rivière и fleuve. Fleuve впадает в море или океан. Ривьеры впадают в другие реки (причём не обязательно именно во fleuve, можно и в другую rivière).
А ещё у всех есть lauki/countryside/campagne, а в русском слово “село” имеет абсолютно ту же коннотацию только в сочетании “на селе”, поэтому приходится говорить “сельская местность”.
В малайском есть слова вроде [nannal] и [nammal]. Это “мы без тебя” и “мы с тобой”. Удобно!
Во многих языках глаголы с маркером достоверности можно использовать только тогда, когда событие уже свершилось и ты сам это видел своими глазами. Альтернативами будет указание на то, что “мы туда пойдём, но это ещё не точно” (кто мы вообще такие, чтобы загадывать, на всё же воля Аллаха), или же “вроде бы их дом СГОРЕЛ, но я сам не видел, а слышал от Пети”. Причём все эти модальности выражаются формой глагола.
Наши гриб и грибок в английском не имеют ничего общего между собой: mushroom vs fungus.
Для суахили принципиально важно: тётя — это сестра отца (shangazi) или матери? И если матери, то младшая (mama mdogo) или старшая (mama mkubwa)? То же с дядей (mjomba, baba mdogo, baba mkubwa). Но это ещё фигня. Сейчас в суахили брат = kaka, а раньше это слово обозначало именно “старшего брата”. Значит, было отдельное слово для младшего. Наверняка и для сестёр. То есть, нельзя назвать человека, пока не определишь его относительно родственников! А в кечуа есть разница, говорим мы о Маше как о дочери своего отца (čuri) или же относительно её матери (wawa). На ПостНауке ещё читала интересное: “Более того, можно при этом не различать пол ребенка. Так что встречаются языки, где нужно говорить не «сестра» или «брат», а «старший / младший ребенок тех же родителей»”.
У японцев “аой” больше не обозначает все оттенки синего и зелёного. Они стали использовать для зелёного “мидори”. Заразы. Какой был хороший пример:)
В языке кечуа проблемы с абстрактными понятиями. Чем сказать “развязалась война” они скорее скажут “на нас напал враг”. Или там “высокие идеалы” надо переводить как “этот человек прекрасен своими поступками”.
Я уже писала о том, как американцы различают торнадо (сухой, образуется над сушей) и hurricane (с водой, приходит с океана). И о том, как в суахили сутки начинаются в шесть утра, с восходом солнца. Ну и morena/rubia (тёмненькая/светленькая) у испанцев тоже всем известны. Просто это всё очень в тему.
Что-то меня понесло. Это всё виноват Yauheni Liauchuk, ибо он затронул тему о языке и сбежал на работу, прослушав только вступление к очень важной и интересной лекции! Мне надо было выговориться 😀